Алесь Карлюкевич

Тюрк нашего времени

Мурат Ауэз – сын классика казахской литературы, культуролог, общественный деятель, кандидат филологических наук, востоковед. Знаток языков – казахского, русского, английского, китайского. В 1992–1995 годы – Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Казахстан в Китайской Народной Республике. С 2007 года – президент Фонда Мухтара Ауэзова. Работал генеральным директором Национальной библиотеки Республики Казахстан. Мурат Ауэз – писатель, ученый, дипломат – добрый друг Беларуси, был гостем нашего писательского сообщества. В Минске немало адресов, которые подчеркивают неравнодушное отношение белорусов к Казахстану, казахской литературе. Есть улица имени Мухтара Ауэзова, одна из столичных школ названа в честь автора романов «Абай», «Путь Абая».

Это о нём, возмутителе спокойствия в разные времена, о человеке, который видел мир шире многих своих современников, написал Алексей Давыдов: «Мурат – поэт, большой мастер, виртуоз слова. Его дневники отражают целую эпоху в истории Казахстана. Мурат – глубокий аналитик художественного сознания, знаток души человеческой, честный, бесстрашный политик». Открывая новую книгу М. Ауэза «Главпочтамт: Дневниковые записи 1978–1979 годов» (Алматы: «Жибек жолы», 2018), не просто попадаешь в минувшие десятилетия, а скорее – открываешь те причинно-следственные связи, что создают портрет времени, выявляют характер народа, общества. Виктор Бадиков писал о дневниках Мурата Ауэзова, которые сегодня читаются как роман-документ: «Записи извлечены из дневника 1978–1979 годов. И если они публикуются в начале XXI века, после распада СССР, значит, не просто фантомная, но живая этнокультурная боль не отпускает сердце автора. Чуть не сказал “героя”: записи сами собой складываются в дневниковую повесть “Тюрк нашего времени”».

И почему – «Главпочтамт...»? «Вот удобное место для письма – Главпочтамт. Перу стремительно бежать по листу бумаги – здесь естественно. И слова должны являться особые: адресованные близкому человеку, с надеждой и верой в целебную силу свою». Автор пишет: «Люблю беседы – застольные, на прогулках, у вечерних костров экспедиций. Многие годы грелся у небольших, соразмерных своей судьбе, своим возможностям огней диалогов с друзьями. И умел, умел с помощью устного слова одолеть соблазны суеты, упорядочить ворох надежд и сомнений, обрести устойчивость духа. Эту любовь к устному слову выразил однажды в апологии, с которой выступил на конференции молодых писателей стран Азии и Африки. Помню один из тезисов: в условиях, когда письменное слово, зажатое в тисках цензуры, перестает быть дееспособным, устное слово продолжает сражаться и вносит вклад в сотрясение основ и производных чуждого времени. Увлекся хвалой живому, неподцензурному слову настолько, что сам же и стал последователем собою сотворенной проповеди...» По Мурату Ауэзу, «слово – жизнелюб. Слово – прагматик. Твердых гарантий относительно своей перспективы требует. Нет у меня гарантий». Читая его книгу-дневник, осознаешь цену откровениям из советского времени, проникаешься особой любовью к автору. Смелость мысли рождает смелость слова. И всё это в совокупности становится электрическим зарядом особой значимости, особой великой действенности. Мурат Ауэз не похож на диссидентов, формировавших протестное слово. Философ, думающий человек, страстно любящий всё живое и настоящее, стал писателем, властителем желаний современника развиваться в борьбе с самим собой, а значит – желаний правдиво оценивать окружающую действительность и вследствие этого находить правильное, надежное не только для себя, но и для общества место. Место, позицию в преобразовательных процессах. Он сделал слово тревожным напоминанием тем, «в ком вытравлено чувство исторического оптимизма», тем, «кто не в состоянии видеть национальную жизнь как процесс, чреватый неожиданными ресурсами самообеспечения». Дневник – еще и показатель, свидетельство, если хотите, доказательство того, как росла, формировалась личность самого автора. Ведь он не скрывает своих сомнений, своей «путешествующей» философии восточного дервиша, своих тревог даже в отношении самого себя и, возможно, некоторой своей несостоятельности... «Я не мог быть другим. Все другие жизненные варианты привели бы к самоистреблению. Сгорбленная, свернутая в компромиссный узел духовность привела бы к катастрофе. Инстинкт самосохранения водил моей рукой, раздававшей без остатка все наличное, не дрогнув ни разу подписавшей множество бумаг, разлучивших с бременем материальных благ...» Но и в этом увлеченном, наполненном философии путешествии со словом – его, человека открытого и прямого, уверенность в правильном выборе. «Все это – мое, современного тюрка, достояние, наследство, право на которое узаконено моим жизненным путем. Обращаться с ним стану бережно, как рачительный владелец, и непосредственно, как истинный хозяин. Тюркское духовное наследие – это я в прошлом, а сегодняшний я – это тюркская духовность, прокладывающая и утверждающая свой путь в современности...». Своей дневниковой книгой, своим «Главпочтамтом» Мурат Ауэз напомнил о праве каждого из пишущих и открывающих мир художников на правду, на искренность. Современность – вот что должно волновать художника, артиста, писателя, скульптора, философа... Современность как ценностное мировосприятие вчерашнего, как осознание сегодняшнего и как раздумье о завтрашнем дне. «Главпочтамт» – дневник не только о казахах и Казахстане, дневник не только в поисках тюркского «я». Книга эта – дневник художественной и жизненной правды для всех. И каждый вправе дописать к нему свои страницы...

/Простор.-2018,№11

Елена Брусиловская

Колодцы времени

Очередная книга известного писателя, культуролога, заслуженного деятеля Казахстана Мурата Ауэзова называется «Главпочтамт». Заинтересует читателей и его программная работа – книга «Времен связующая нить», вобравшая в себя научные работы, монографии, литературные статьи, путевые очерки, эссе.

Из пламени и света рожденное слово «Главпочтамт» – это дневник 40-летней давности, который Мурат Ауэзов вел в нелегкое для него время после уничтожения книги «Эстетика кочевья» и разгрома молодежного объединения «Жас тулпар», расцененного властью как националистическое и политически чуждое. Тогда ярко заявивший о себе амбициозный выпускник Института восточных языков при Московском государственном университете оказался, по сути, выброшенным из жизни – он был лишен любимой работы, возможности печататься, открыто выражать свои мысли. Приверженец живого неподцензурного устного слова, молодой Мурат Ауэзов, в котором, как он сам говорил, укоренилась нелюбовь к письмотворчеству, начал вести дневник. Причем писал его не в кабинете за письменным столом, а во время странствий по необъятным казахским просторам. «В прикаспийской степи это было, в одиноком глинобитном домике, – читаем мы на одной из первых страниц его дневника. – Зимняя ночь, раскаленная печь, верблюжий горб на ужин, добрые, натруженные руки, подающие чай, мой отрешенный ожесточенный монолог о запрещенном вечере Махамбета и – вспыхнувший в полутьме взгляд старческих глаз, и слова, волевые, твердые: почему не напишешь об этом?» Ауэзов понимал – это была работа, как говорится, в стол, без надежды опубликования. Надо сказать, что дневники вели многие писатели. Например, для Льва Толстого это было средством выражения его чувств и мыслей. Более того, именно благодаря дневниковым записям мы можем проследить, как шло нравственное и духовное формирование гения. Интересно, что у Льва Николаевича были разные дневники – одни открытого типа, которые предполагались для постороннего чтения и даже для публикации. Но был дневник исповедальный, который он вел в последние годы жизни для себя. Лев Николаевич даже сделал тайник в ножке своего кресла, куда прятал его от посторонних глаз. Вот и свой дневник Мурат Ауэ­зов тоже писал для себя. В нем не найти каждодневных бытовых описаний событий, хотя, следуя дневниковой традиции, автор помечает свои записи определенными датами. Дневник для него – это прежде всего способ осмысления определенных событий, размышление о времени и о себе, о нравственном выборе, который всегда стоял перед интеллигенцией. Так было и с его отцом – классиком казахской литературы Мухтаром Ауэзовым, которому во времена сталинских репрессий тоже пришлось выбирать между совестью писателя и лояльностью к властям. – Что же касается отца, то сейчас я пониманию, это он играл с властью: даже вроде бы покаявшись, сохранил чувство собственного достоинства, – поясняет Мурат Мухтарович. – А мы были тогда совсем молодыми, и у нас не было такой возможности. И у меня был характер моей мамы Фатимы – никаких компромиссов, никаких покаяний. Возможно, эта бескомпромисс­ность вызвана тем, что Мурат Ауэзов, его близкие друзья были представителями уже следующего поколения творческой интеллигенции, вдохнувшими воздух свободы хрущевской оттепели. – Я слушал Евтушенко у памятника Пушкину, Вознесенского на стадионе, бывал на знаменитых вечерах в Политехническом, где выступали прославленные барды – Булат Окуджава, молодые Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина, – рассказывает Мурат Мухтарович. – В Москве проходили выставки запрещенных ранее художников Малевича, Кандинского. Но этот воздух свободы для нас оказался очень дорогим. Окрыленный первыми успехами, два года подряд Мурат получал премии как автор «Лучших статей года» в известнейшем тогда журнале «Дружба народов», он вернулся на родину, полный планов и замыслов. – У меня была мечта, и я основательно себя к этому готовил – воспитывать молодые умы в КазГУ, на филфаке, – рассказывает он. – Ведь у меня было хорошее востоковедческое образование, я окончил аспирантуру Института мировой литературы по теории литературы. Это была самая серьезная школа в Союзе. Причем я был первым из Казахстана, кто ее успешно прошел, защитился, стал кандидатом наук, и у меня было что сказать студентам. Но мне запретили заниматься преподавательской деятельностью. Скажу больше, мне вообще стало сложно куда-либо устроиться на работу. Казалось, моему прекрасному белокрылому Тулпару, набиравшему бег, подрезали крылья. Правда, работу он вскоре нашел, и довольно престижную: с подачи Михаила Ивановича Исиналиева, который тогда был завотделом культуры ЦК, Ауэзов стал собкором «Литературной газеты» по Казахстану, а вскоре его приняли младшим научным сотрудником в Институт философии и права. К этому времени в Алма-Ату стали возвращаться и друзья Мурата, также завершившие учебу в Москве – филологи, музыковеды, историки. Образовался круг единомышленников, которые решили сделать что-то серьезное, и в 1976 году сообща написали книгу «Эстетика кочевья». Эта коллективная монография получила самые высокие оценки ведущих московских специалистов. Тогда впервые была предпринята попытка философского осмысления художественного опыта кочевых народов. По сути, это было новое слово в эстетике. Им казалось – вот она, победа! Но вместо этого произошел очередной крах иллюзий: по решению Бюро ЦК Компартии Казахстана книгу пустили под нож. Партийные чиновники увидели в ней идеализацию прошлого, чуждого советскому строю. Хотя крамолы-то в книге не было, а только своего рода вольномыслие: молодые авторы позволили себе отказаться от политизированной версии истории, не уходящей дальше XV века. – Мы обратились к ранней истории – во времена Чингисхана, древних тюрков, гуннов, саков. Причем рассматривали историю и ее художественную составляющую как целое, в движении, в причинно-следственных связях, без пропусков, искусственных «белых пятен». Перед нами открылись трагические страницы национальной истории, захлопнутые цензурой для изучения и осмысления, такие как катастрофическая гибель народа в годы коллективизации 30-х годов, – уточняет Мурат Мухтарович. Протест против фрагментарного, пунктирного понимания истории вызвал ярость тогдашней власти. А Мурата Ауэзова как руководителя авторской группы заставили публично покаяться в своих ошибках и заблуждениях. Но он категорически отказался «сам себя высечь», как он говорил. Тогда и наступили «черные времена». Ауэзов с друзьями в качестве члена Общества охраны памятников стал уезжать в степи, где не было партийных чиновников, где жили простые люди, которые тоже искали ответы на многие мучившие их вопросы. Неодолимая потребность высказаться появилась и у «обожженного несправедливостью» Мурата. Так возник дневник, своеобразный по содержанию, по манере высказываний, который стал для него чем-то вроде приюта для души. Хотя по стилю это, скорее, эссе, глубоко философское, насыщенное историческими ассоциациями и параллелями, в чем-то слишком наукообразное, а в чем-то легкое и светлое, напоминающее тонко выписанные стихи в прозе. «Устное слово – пламя костра, дающего свет и тепло в эту ночь, в этом месте, – читаем мы на дневниковых страницах. – Оно – роса на травах, исчезающая в полдень. В нем память о прошлом и мечта о будущем живут в свернутом виде, ибо занято оно настоящим, хотя и настояно на незыблемо-вечном. Летящей в цель стреле – ему чуждо поступательное восхождение к истине». Свою книгу Мурат Ауэзов назвал «Главпочтамт», объяснив это так: «Вот удобное место для письма – Главпочтамт. Перу стремительно бежать по листу бумаги здесь естественно. И слова должны являться особые: адресованные близкому человеку, с надеждой и верой в целебную силу свою. Если вы помните, на главпочтамт приходили люди и стоя писали, никому не было дела до другого, но каждый писал для какого-то очень близкого ему человека, который был где-то там, далеко, в пространстве. А тогда пространство воспринималось как удушающее, тоталитарное, да и время было жесткое, которое диктовало тебе правила поведения». Ауэзову действительно надо было подняться над суетой, чтобы мозаика жизни сложилась в единую картину мира, где он определил бы и свое место. На вопрос, почему он решил опубликовать дневник сейчас, через 40 с лишним лет после его написания, он ответил: «Написанному быть обнародованным – это справедливо. Тем более что там нет испугавшегося, смалодушничавшего человека. Наоборот, в моем дневнике представлен вполне достойный человек того времени. И почему его голос не может быть услышан? Хотя тогда я даже не думал – в стол пишу или нет, мой голубой дневник всегда был со мной. Сейчас он хранится в Государственном национальном музее в столице, поэтому легко убедиться, что я ни слова не добавил в то, что было когда-то написано. Я свой дневник не переписывал, не дописывал, не приукрашивал». Надо сказать, что за прошедшие десятилетия ауэзовский дневник не только не потерял актуальности, более того – он поразительно точно укладывается в реалии сегодняшнего дня. Легко читается, да и выглядит как небольшая тетрадка, в которой хочется делать закладки, которую хочется перелистывать, перечитывая отдельные записи, находя в них подтверждения и своим мыслям. Бег времени Книга «Времен связующая нить», как представляется, стала для Мурата Ауэзова во многом рубежной, в ней воедино сведены его лучшие философские, литературные и публицистические работы. Автором предпринята дерзкая попытка соединить тем самым «распавшуюся связь времен». И в этом книга воспринимается как своего рода продолжение «Главпочтамта». Но теперь ее автор уже не начинающий ученый, а Мастер, много испытавший, много передумавший, для которого история – не только наше прошлое, это то общее начало, откуда пошли все мы – нации и народы, населяющие Землю. История в понимании писателя, как корни у дерева: уничтожь корни – погибнет все дерево. Именно поэтому несколько лет назад Мурат Ауэзов воодушевленно воспринял государственную программу по культурному наследию. Суть ее – феномен наследственности. – Нам было важно решить проблему начала, то есть «откуда есть пошла», как принято говорить, история нашего народа, история нашей национальной культуры, – поясняет он. – Ведь чтобы войти в мировую историю полноценным историческим субъектом, нам нужно зрелое историческое самосознание. Вы не задумывались, в чем беда прежнего знания? Здесь тоталитарная система знала, что делала – наше историческое знание было фрагментарным, дробным. То есть это – знай, помни, а этого не моги. Но как только сознание примиряется с таким подходом, оно перестает быть продуктивным. Поэтому нам нужно было увидеть нашу историю как единый поток, текущий из прошлого через настоящее к будущему. Нам представлялось важным увидеть целое в движении, когда важны два фактора – преемственные связи и взаимодействие. «Мы решили начать отсчет с середины первого тысячелетия до нашей эры. И у нас было для этого историкологическое обоснование начала истории народа. Мы исходили вот из чего: самая страшная трагедия, поразившая Казахстан в ХХ веке, – голод 30-х годов. Это трагический финал конно-кочевой цивилизации. А если есть финал, то должно быть и начало. А начало – это и есть середина первого тысячелетия, время перехода от эпохи бронзы к эпохе железа. Появились железные удила и стремена, конь становится средством покорения больших пространств. В итоге ранние кочевники динамичной силой выходят на евразийские просторы. Возникает новый культурный очаг – конно-кочевая цивилизация. Кочевники начинают выполнять объединяющую функцию. Об этом многие писали, в том числе и Гумилев, о том, что именно тогда и формируется Евразия. Историк Карл Ясперс назвал это время осевой эпохой, или эрой пророков. Конфуций и Лао-цзы в Китае, Будда и Гаутама в Индии, Амос, Исайя – это иудейский мир Ветхого завета, Заратустра в иранском мире. В Греции происходит смена мифов. Вот и мы предложили выстраивать нашу историю по временным и пространственным координатам. И с нами тогда все согласились, что две с половиной тысячи лет истории – это вполне достаточный срок, чтобы увидеть целое в движении». Следы этой кочевой культуры Мурат Ауэзов находит у многих народов, начиная от шумеров с их уникальным «Эпосом о Гильгамеше» до гомеровской «Одиссеи». – Великий Гомер описывает, как во время своих странствий Одиссей попадает в цитадель пастушьего мира циклопов – в пещеру Полифема, и совершенно определенно осуждает своего героя, который ослепил Полифема, а ведь тот приютил их. Таким образом, еще раз подтверждается тезис – свой не прав. Более того, компоненты этого сюжета образуют устойчивую конструкцию, которая имеет огромное число вариантов в фольклоре и эпосе евразийских народов. Это мы можем видеть и в «Книге Коркута», и в мифах Древней Греции, которая оказалась не только вовлеченной в орбиту этнических связей, небывалых по охвату земель, по интенсивности и накалу страстей, но и выступила активным участником создания общей атмосферы «осевой» эпохи. А «Эпос о Гильгамеше» – это вообще нечто потрясающее, ведь это самая древняя из всех существующих на земле книг, самое крупное произведение, написанное клинописью, одно из величайших произведений литературы Древнего Востока. Главные герои эпоса: Гильгамеш – могучий воин, царь Урука, и Энкиду – дикий человек, в степи рожденный. Они становятся друзьями и вдвоем начинают совершать подвиги. Но боги решают, что так не должно быть и не будет, чтобы кочевник был вместе с оседлым человеком, Энкиду должен умереть. И, по сути, они его убивают. Звучит скорбный плач Гильгамеша по случаю распада состоявшегося было братства двух стихий – кочевья и оседлости. В той же Библии, вспомните – Каин и Авель, первые дети Адама и Евы. Авель был пастырем овец, Каин – земледельцем. И здесь на этой почве возникает трагедия. Первое в истории человечества братоубийство: Каин убивает своего родного брата Авеля. Это и есть та стержневая ось, которая существует во времени, и та тема, которая представлена во всех шедеврах мировой литературы. Но при этом гораз­до важнее фабулы или сюжета является то, что там есть высочайшая этика, очень благородное начало – скорбь по распаду некоего братства. Вот почему шедевры переживают века – в них чрезвычайно высока степень нравственности. Собственно, это и есть свойство настоящей литературы во все времена, считает ученый. По мнению Мурата Ауэзова, эта нравственность, та божественная этика, о которой он пишет в своей книге, не утеряна и сейчас. – Я много езжу по стране, встречаюсь с разными людьми и вижу, как люди, особенно молодежь, тянутся к этому высокому, как цветок к солнышку – к праведности, чистоте, порядочности. К лучшим человеческим качествам. Потому что это – доминанта. Понятия добра и зла в любые времена оказываются основополагающими, доминирующими. Добро помогает нам жить. Оно везде – в потрясающей красоте природы, в великой классике – в шедеврах литературы, музыки, в картинах художников. Все философы – и китайские, и индийские, и античного мира – в принципе говорят об одних вещах, с одним пониманием природы вещей. Это вершины, а вершины сходятся. Скажем, внимательно читая Конфуция или Лао-цзы, я понимаю, что читаю своих собственных предков, которые когда-то жили на тюркской земле. И если читаешь греческих философов, то они, словно родители, открывают тебе глаза на мир, с такой же теп­лотой и заботой, – отмечает он. Как говорит Мурат Ауэзов, он часто «прохаживается» по древней истории – это обогащает. – Недавно мои друзья подарили мне четки, и я сказал им, что воспринимаю их, близких мне людей, тоже как звенья четок, – рассуждает Мурат Мухтарович. – Вообще, вся история рода человеческого – это и есть четки: события, нанизанные на канву времени. Феномен этих временных четок в том, что они могут вобрать бесконечное количество поколений, соединенных связую­щей нитью времени.

//Казахстанская правда.- 17 Мая 2019

Ермек Қаныкейұлы, «Әуезов үйі» ғмо-ның қызметкері, ф.ғк.

Сөз сомдаған ТҰЛҒАЛЫҚ МҰРАТ

Биылғы жылдың бұрыңғыдан өзгешелігі жоқ. Қайта айналып келмейтін қайран уақыттың көбін ауызша сөйлеумен өткізіп жүргеніме өкінішім бардай сезінем. Жаныма медет – жалықпай оқи беру ғана болып қалғандай. Бұл мақтаныш емес, бірақ осының дұрыс екеніне ішкі бір сезімдерім шүбәсіз иландырады. Қанша күндерімді кітаптар мен сөздер алып жүр, өкінерім – солардың ауданын Әуезовше әдіптесем: «көбінше көбікті толқын санап жүру». Оларды (кітаптар мен авторлар) атап айту қажет пе? Жоқ десек, бұл – құрмет, иә десек – жанашырлық болар еді, әйтсе де соншалықты жағымды емес. Ал жақсы кітап – жан азығы.

Тағы да биыл десем оның мөлшері тым үлкен – бір жыл. Күні кеше ғана қолыма «ШерКүмбез» атты кітап түсті. Эссе деп берілген күнделік жазбалар (1978 жылдың тамыз – 1979 жылдың 18 қаңтары) 7,5 баспа табақ көлімінде көркем безендіріліп (кітаптың дизайны қарапайымдылығымен ұнады. Суретшісі – А.Г.Басенов), «Жібек жолы» баспа үйінен 2019 жылы жарық көріпті. Авторы – Мұрат Әуез. Соңғы кезде Мұрат Мұхтарұлы төл еңбектерінің қазақшаға аударылып басылуына ерекше көңіл бөліп жүр. Мысалы, «Ділім» (2017) үлкен жауапкершілікпен шыққан мазмұнды кітабы деп есептеймін. Сыртқы мұқабасынан бастап, ішкі композициялық құрылымына дейін кітап шығару мәдениетін көрсетеді. Өзін және оқырманын құрметтеу мәдениеті. Сосын, өз еңбегі мен кітабына деген ішкі мәдениет. «ШерКүмбезде» осындай талаппен шығыпты және аударма да сапалы екен. Аударушы – А.Қасымбек. Өз басым өзіммен тетелес кітапты оқып шығып ойға қалдым. Бұл менің «менім» емес пе екен? Айтпағым: автордың «мен» туралы тұжырымын мойындауымыз керек, әсіресе қазақ ұлты үшін, осыдан қырық жыл бұрын қаншалықты маңызды болса, қазір де соншалықты маңызды мәселе, енді соза беруге себеп те, жол да жоқ. «Сөз әдебиет немесе атақ пен даңқ туралы емес. Тірі қалу – міне, тікесіне тік қойылатын басты мәселе. Ұлттық сана, ұлттық намыстың тірі қалуы үшін... Жол басында – сана көтерілісі. Ол жеке «мен» әлемінде жасалады», – дейді «ШерКүмбез». «ШерКүмбез» – Мұрат Мұхтарұлы – «Главпочтамт».

Сөз – СӨЗ туралы. Автордың ата тегі мен абырой-беделін, қалың жұртшылық жақсы білетін еңбектерін, мәдени-ғылыми, қоғамдық-саяси қызметтерін «академиялық» штамппен тағы да таныстырып жатпай, осыған өзі де тәуелді болмаған және болғысы да келмеген бостан болмысын айтқым келеді. Себебі, «ШерКүмбездің» рухани ұстын тірегі мен ондағы түркілік тамырдың баянсөзі тұлғалық мұрат деген ұғыммен сабақтасып жатыр. Кітап толықтай автобиографиялық жанрға жататын күнделік болса да өмірбаяндық қызықтаулар жоқ. Мұнда тарихи кейіпкердің «ШерКүмбезі» сөзбен сомдалған. Шер дегеніміз – сөз, Күмбез – аспан! СӨЗ – әуелі жоғарыдан келген дейді. Адам баласының өмірінде өлмейтін, еске түсіретін екі нәрсесі бар: бірі – сөзі, екінші – күмбезі. Жанның мәңгілік мекені – аспанда, сөздің мекені – жерде, қалай төңкерсең да «ШерКүмбез» шығады. Сөздің философиялық кернеу кеңістігін қаперге алу керек. Ал рухани полифониясы уақыт пен кеңістікке тәуелді емес. Осыдан қырық жыл бұрыңғы сөздер (күнделік-эссе) маған соншалықты жақыннан естіліп, тіптен кеше жазылғандай әсер қалдырды. Демек, шындықтың (сөздің) бір аты және өміршең құдіреті – уақыт екен ғой, өткінші, кезеңдік емес: Құдайлық уақыт! Осыны түсіндім, атап айтсам, кітап маған осыларды ұқтырды.

Жаңа кітап та жаңа туған сәби сияқты өтірік айтпауға тиіс. Оған да сәбиге ұмтылатын құштарлықпен барсаң ғана өзара нәзік үндестік болады. Менің «ШерКүмбезді» оқып отырып, жоғарыда айтқанымдай, онымен құрдас болып шыққанымда бір тылсым байланыс бардай. Оның үнін әлдебір құдіретті түйсікпен сездім бе екен? Бәлкім, естідім бе? Олай да, бұлай да болуы мүмкін. Ал жалпы, ондағы ойлармен мұраттас болу, сөз шындыққа шүбә келтірмеу, онымен бірге рухани байланысқа түсіп, өзіңді-өзің тану әрі қателіктеріңді түзеу – оқырман үшін аз олжа емес. Мұрат Әуездің тұлғалық мұраты ерте қалыптасты. Ол – «Шырмауға шыдас бермейтін шынайы сөзді мадақтап-ардақтау» еді. Сөзді жүйенің, кезеңдік талаптардың табанында таптатпай, күні бүгінге дейін оған сенімді серік боп, сақтап келіпті. «Жазба шығармашылықты жаным жаратпады. Баспалардың алдамшы ұсыныстары жиіркенішке жақын сезім тудырады. Жазуға кірісіп, бас көтермей жұмыс істегеніммен, бар жасағаным – ой үзіктері, жалпы нобайы ғана... Өзім үшін аса қымбат дүниеге Цензор деген құбыжықтың ұсқынсыз тұяқтарының тиетінін сезінген сайын, жиіркеншіпен тоқтап қалатынмын» дейді күнделік кейіпкері. Сондықтан да ауызша сөздің құдіретімен өмір сүрген. «Өзгерістерді сезімталдықпен қабылдайтын, тұтқиылдан қарқынды соққы беретін ауызша сөз – қарсылық пен күрестің қуаты қаруы» деп білген Мұрат Әуез «ШерКүмбездегі» аз ғана уақытта (екі жыл) не оқып, нені түйгенін, нені қабылдап, немен күрескенін, сонымен қатар нені сақтап қалғанын баяндағанда, көптің бірі болып өмір сүру мен ұлттың мұраты деп өмір сүрудің ара жігін айырасың. Тілде бар да, дін де жоқ жалған сөздің ғұмыры ұзақ емес, егер ұлттық мәселе үшін бел буып күреске шыққан болсаң, соңына дейін тоқтама, өйткені шындық белгілі бір тарихи уақыт пен кеңістікте терістелуі мүмкін, бірақ жеңілмек емес. Міне, «ШерКүмбез» осыны айтады. Тұлға тау қопаруы шарт та емес, ол сөзімен де тұлғалық роль атқара алады. «Сөз – қарсылық пен күрестің қуатты қаруы» деп айтқан авторлық пайымдауға оны дәлелдейтін тарихтан мыңдаған мысал келтіруге болады. Бәрі де әуелі сөзбен күрестерін бастаған, жеңіске содан кейін жеткен. Мәселе, мақсат пен мұраттың қандай бағытта болғанында ғана. Бірінікі – ұлттық, екіншісінікі – шовинистік, үшіншісінікі – мансапқорлық, тіптен кездейсоқтық болуы да мүмкін. Жалпы, кітаптың авторы ретінде айтқанда Мұрат Әуез күрескер тұлға. Оған дәлелдер жеткілікті. «Жас тұлпарлықтар», жалпы түркілік идея, алғаш ашаршылық туралы айтылмаған ақиқаттарды көтеруші, әдебиет пен мәдениеттегі негізсіз ұрандар мен «отансүйгіштік» және тірі бейненің көркем өнерде жоқтығы, атақ пен дарынды қатар алып жүрген кейбір тарихи тұлғаларға сын, ең бастысы – жүйенің жалғандығы мен опасыздығына деген ымырасыз күрес т.т. «ШерКүмбезде» бұның бәрі кейіпкердің жан дүниесіндегі бұлқыныстар, қарсылықтар, күрестері арқылы сомдалған. Кейде, психологиялық қабылдау, түйсінулермен, енді бірде табиғатқа егізделген мұң-монологпен, тағы бірде ширыққан диологпен шарықтау шегіне жеткен кезде тұлға мұратының қандай ауыр жолдарды басынан өткергенін бағамдайсыз. Оқырман осыны мойындады. Себебі, ойды ой қозғайды. «Су түбінде жатқан тас жел толқытса шығады, ой түбінде жатқан сөз шер толқытса шығады» демеуші ме еді Асан қайғы. Негізі, бұл халықтық (қазақ) пайымдаудың тәжірибеге сүйеніп тұжырымдаған өмірлік аксиомасы. Бізге күнделік мәтіндеріндегі келтірілмек мысалдардың көркемдік кернеуіне, ғылыми-мәдени сипатына, саяси астарына, психологизміне және аздаған автобиографиялық фрагментеріне назар салып, оқып шығу және ой түю артық емес. Бұл оқырманның келесі бір оқырманға ұсынған дұрыс мағынасындағы насихаты деп қабылдаңыз. «ШерКүмбез» шын мәнінде кейіпкердің жан дүниесіндегі өмірлік ұстанымдарының сығымдалып шыққан шер-мұңы. Оның табиғатында көркемдік элементтер де мол.

«Растаймын: мені бала кезімнен түркі құдіретінің мұрат-мүддесі қанаттандырған. Бұл идеяның әсерін қазір де сеземін. Мемлекет және оның мекемелерімен еш нәтижесіз, үнемі жасырынбақ ойнаудан айныдым»; «Қазақ әдебиетінде жоңғардың қазақ халқының өміріндегі ролі туралы шектелген көзқарас бар. «Қарадүрсін ағартушылық» (Гегель) тап осы жағдайда өзінің шектеулігін көрсетеді»; «Таныс сурет: өз тарихына шекара әскерінің саяси басқарушысының көзімен қарау»: «Көшпенділердің үшмыңжылдық тарихын түсінікке сыймайтын дүние деп ойламаймын»; «Ұлттық ар-намыс, абырой, егемендік туралы арман тапталған жағдайда мемлекет пен халық деп аталатын қоғамдық қауымдастық алдындағы жауапкершілігін сезінген тұлға арасындағы шиеленістен құтылу мүмкін емес»; «Бейбіт кезеңде халықтың төрттен үш бөлігі аштықтан қырылған жағдай тарихта болған емес. Сен осыны бастан кештің. Енді, мынадай жағдай – сен, өмірге ессіз құштар жан, қампиған қарыныңды сипап қойып, басыңнан естеліктерді, ортаңнан осы сұмдықты еске алмай отыра алмайтын жандарды аластата бастадың»; «37-ші жылы туғандар! Сендер, қырық жастағылар, өмірден кеткен әкелеріңнен үлкенсіңдер. Балалық шақтарыңнан бар алғандарың қорқыныш пен тірі қалуды көксеу ғана ма? Кезекті қуғын-сүргін болса, қасапшының қанды пышағына мойынсұнған қойлардай көнбістікпен барасыңдар ма? Барасыңдар, өйткені ештеңені есте сақтағыларың келмейді...»; «Біздің халіміз ауыр, сөзіміз қайдан жеңіл болсын?! Бізді беллетристикадан іздемеңдер. Жарақатымыздан қан тамшылайды. Сондықтан бізді академиялық еңбектерден іздеп әуре болмаңдар... Цензор қырағы, мемлекеттік қауіпсіздік жүйесі мүлтіксіз жұмыс істейді. Бірақ іздеңдер, табасыңдар!»; «Біздің жағдайымыз қалай? Заттар сияқты адамдар да бөтен бола бастады. Сондықтан әдебиетте тірі адамдар қалмады. Естеліктер, елестету проекциясы бар, кейіпкерлер, бейнелер бар, алайда тірі жандар жоқ. Ойлау жүйесінде түбегейлі өзгерістер болмайынша, әдебиетте де тірі адам болмайды. Суреткер қаншалықты күшті және қаншалықты арам, арсыз болса, соншалықты деңгейде адамдарға ұқсас Энелдер (түзу бойымен қозғалуды тұтынбайтындар) пайда бола бастайды»; «Түркінің намысы мен түркілік ой еркіндігіне жол жоқ па? Бәрі бөтен құдайлардың қыспағына түскен, оларды жеңу мүмкін емес пе? Сенбеймін. Қабылдай алмаймын»; «Жусан мен дала, тау мен жолдар менің рухани тұғырымды қалыптастырды. Менің қаныммен келген қосымша өлшемім бар – мәңгіліктің көзқарасы»; «Сөздің басына күн туды. Ол тегеурінді билік қолында іріп-шіріп жатыр»; «Дөңгелек» болмыс – жаңа шындық тұрғысынан әлсіз, қалыптаса бастаған ұлттық сана тұрғысынан қылмысты қадам»; «Күз келді. Мен оны ұзақ күттім. Күзгі жапырақтар мен кешкі жаңбыр өзара ымыраласып, тыныштық сыйлайды»; «Күз, көшелерді ылғал жапырақ жапқан күрең күз, мен сені сонша уақыт осы үшін күттім бе?»; «Меркеде 1979 жылы, 17 қаңтарда, 00 сағатта, басқа жерде емес, тап сонда, санақ тізіміне енгенім туралы анықтама берді... Бұл адамдар маған кіндік қаным тамған туған жерімдей ашыла қоймады».

Мәтінді мазмұндаудан гөрі оқушыларға кейбір цитаттардан осылайша үзінділер ұсынған жөн сияқты. Ал кітаппен түгелдей танысқысы келетін оқырмандар шығып жатса, «ШерКүмбез» сөз жоқ олардың таным көкжиегін кеңейтуге септігі мол екеніне шүбәланбаймын. Сұрыпталған, сығымдалған ойлар мен сөздердің қағазға түскен жазбалары мәңгі жас күйінде қалары қандай ақиқат болса, оның қартаймауы да соншалық заңдылық болуға тиіс деп білемін. Нақтылап айтсам, 36 жастағы жас тұлпар қазір жетпістен асты, алайда автор осы жазбаларындағы уақытпен өмір сүріп және оған ешқандай түзету жасамай, кезеңдік ойлардың құрбаны да болмай өзінің мәңгі жас өршіл рухымен қартаймағанына «ШерКүмбездің» жарыққа шығуы анық айғақ.

Бізде бар көп қателіктердің бірі – ұлт зиялыларының осындай тұлғалары жастардың аудиториясында дәріс оқуына жағдай жасалмауы. Еркін, ешбір қыспақтарға ұшырамай және қайдағы бір қағаз бастылықтардан ада, оларға мемлекет тарпынан лайықты еңбекақы тағайындалып, лекциялар жүргізуіне ділгір болатын уақыттарға қашан жетер екенбіз?! Өз басым университетте керегі жоқ қаншама «дәрістерді» тыңдадым. Қайдағы бір қасаң ойларды қайталайтын «зерттеулер» мен «кітаптарды» тықпалаған ұстаздарымыз, бізге қандай қиянат жасағанын біле ме екен? Ең сорақысы сол – ұлттық мәселеміздің тарихи тамырын қопара зерттеген осындай еңбектер мен оның авторларын қасақана айтпайтынына, оқуға ұсынбайтынына кейін-кейін көзім жеткенде таң қалдым, тіптен түңілу сияқты сәттерім аз болмағаны өкінішті-ақ! Бұл қиянат әлі де жалғасуда. Менің інілерім де соны тыңдап келеді. Бұл әділетсіздік қашанға дейін жалғаса береді? Өйткені, кейбір шындықтарға тым кеш көз жеткізіп жатырмыз. Ал мүлде білмей кеткендер қаншама. Осы ой мені «ШерКүмбезді» оқыған сәтте мазалады және осындай жағдайлар көп болғанын да жасыра алмаймын. Білгенімнен білмегенім көп. Көп!...

Бұл не өзі? Мен ойлаймын: менің «меніме» соғылған әділетсіз таңбалар. Өзіңнің кім екеніңді және нені мұрат тұтатыныңды айыра алмаудан асқан қасірет жоқ шығар? «ШерКүмбез» сияқты маған әсер еткен шығармалар аз емес, оларды атап жату, тегінде артық сөз. Мына нәрсені жауапкершілігіме аламын және бұдан несіне ұялуым керек: кітапқа табынып, тамсанғандай болып шыққаныма, несі бар, солай десеңіз солай-ақ болсын! Жалпы, мөр мен таңбалар әр түрлі болады, бұны жұрттың бәрі біледі (қызметтің, жүйенің, мекеме мен кәсіпорынның, мемлекеттік органдардың және айыптаушылардың...). Мұрат Әуез – кітап мұқабасындағы төл таңба және санадағы өшпес, өлмес өміршең таңбалар. Тағдырыңа қандай таңба лайық соны ұста және соған сай қызмет ет, қалғаны жалған әм өте-мөте өткінші. «ШерКүмбез» маған осыны ұқтырды, бұл аз ба? Мен үшін көп!.. Тағы да қайталаймын: білгенімнен білмегенім көп! P.S.S. «ШерКүмбез» – «ЖасТұлпар» идеясы, сосын Орыс-Қазақ-Қытай қарым-қатынасындағы ғасырларға созылып жатқан, әлі де жалғаса беретін өте нәзік, аса қауіпті гоесаяси мәселелердің салдарынан аласталғандардың айқайы...

//Жас Алаш газеті. -30.04.2019 жыл.