Мне повезло с братьями и сёстрами. Старшего брата по матери, Джанибека, я не застал. Да и не мог я его видеть. Через четыре месяца после моего рождения пришла с фронта похоронка на старшего брата. Джанибек погиб, пал смертью храбрых. За короткую свою военную биографию, за недолгое время боёв под Смоленском, успел получить две значительные награды: «За боевую службу» и « За отвагу». Так что видеть его я не мог, зато о нём очень тепло всегда вспоминали оставшиеся после него, мои старшие братья и сестры . Старший брат, тоже сын Биляла Сулеева, Азат. Мои сестры Умут, Ильфа и брат Булат. Вспоминали всегда с теплом. Джанибек ушёл молодым, не успел еще раскрыться, а ведь он прекрасные стихи писал. Они дошли до нас во многом благодаря моей замечательной сестре Ильфе. Она подняла семейные архивы, какие было возможно отыскать. Всё, что осталось после нашей мамы Фатимы, и вот, через юношескую поэзию Джанибека, перед нами предстал образ удивительного человека. В 18 лет ушёл на фронт. И оставил, как завещание, на земле добрую память о себе. Великолепные стихи, такой творчески одаренный. Брат мой старший по матери.

Азат, его братишка. После Джанибека он у нас в семье был старший. Семья-то наша какая? Ну, в то время это семья врагов народа, ссылки, лишения. Мать и пятеро детей, мал мала меньше. И вот из всех детей старший был Азат. Конечно, он был первым помощником для мамы моей Фатимы. Всю свою жизнь посвятила Фатиме и детям тетя ее Хуппижамал. Во всех этих бесконечных ссылках она неизменно рядом с ней находилась. Самое популярное слово в нашей семье, в детстве запавшее мне в память, было КАНФИСКЕ, конфискация. То есть каждый раз эти переезды были связаны с арестом и конфискацией имущества. Каждый раз матери приходилось все начинать с нуля. Так вот, вспоминая Азата: он был очень одарённый от природы. Понятно, гены, но не только. Он закончил с золотой медалью среднюю школу в Мерке. И потом поступил самостоятельно в Московский государственный университет. По тем временам это было совсем не просто. Тем более, биография такая, сын врага народа. За годы учебы он сформировался как блистательный тюрколог. Ну, а для нас, для семьи, он остался любимым старшим братом, как когда-то был в Мерке. Я им очарован был. Его рассказы, керосиновая лампа на стене… И вот он показывал руками, пальцами тени и рассказывал целые истории, потрясающие истории. Он был непревзойденный выдумщик, рассказчик. И у него всё хорошо это получалось. В 1949 году, когда мне пришла пора идти в школу, с помощью Мухтара Ауэзова, который считал своим долгом поднять детей и Биляла, и Ильяса, мы перебрались в Алма-Ату, в маленький домик на улице Иссыкульской. И мы там вместе все жили. Азат вернулся через некоторое время, хорошо отучившись в МГУ.

И там он нас всех, своих сестрёнок Умут, Ильфу, братишку Булата и меня, подрастающего, снабжал великолепной литературой. У него был прекрасный литературный вкус. Каким-то образом доставал по тем условиям запрещенные книги, журнал « Иностранная литература» , тоже запрещённый. Вводил нас в мир большого художественного слова, гуманитарной культуры. Для меня он этим бесконечно дорог, Азат. Думаю, приверженностью к литературе мы во многом обязаны ему. Умут, сестра моя, дочь Ильяса Джансугурова. Она была замечательный врач, специалист. Но ее дневники, те тексты, которые она писала, её воспоминания о детстве, даже первая поэма, в создании которой и я участвовал, свидетельствовали о прекрасном владении словом.

С этой поэмой связана целая история. Это уже много позже, в конце пятидесятых годов, мы узнали, что Ильяс был расстрелян в феврале 1938 года, тогда же вся информация укладывалась в слова «десять лет без права переписки». Мы все ,и мама прежде всего, надеялись на возвращение Ильяса Джансугурова. Десять лет прошло. Тогда слухи прошли, что они вот-вот вернутся из дальних краёв. И вдруг у нас дома появился некий человек, который якобы приехал с Колымы и сказал, будто сам видел Ильяса. Весенним пароходом, - сказал, - я уплыл, а вот летним Ильяс сюда приплывет. Этот человек стал самым дорогим гостем, я помню, пальто ему мама дала. Помню, я каждый день бегал на базар, покупал груши, кормили его. А потом в один прекрасный день он исчез без следа. И вот мы с Умут, с сестрой моей, сидим за столом… она была прирожденный поэт, конечно… И вот она сидела, писала в тетради такой школьной, поэму... «Татарин, татарин, проклятье тебе, ты горе и слёзы принёс Фатиме!». И я, маленький, тоже рядом сидел, подвывал, так сказать, рифмы. Единые чувства... единая семья…Не делились… Фатима так сумела нас всех воспитать, что хоть отцы у нас разные, но мы были единой семьей. Когда я в 12 лет очень тяжело заболел,Умут , тогда студентка мединститута, меня выходила. Все уколы необходимые, все процедуры, всё, всё, она сама делала. Она выходила меня так, как мать выхаживает своего ребёнка. Огромное чувство благодарности сестре живет во мне, это очень хорошее чувство. Булат… я сейчас на секунду пропускаю Ильфу, среднюю между Булатом и Умут, попозже я вернусь. Так вот, Булат… ну, я об этом рассказывал, не раз, конечно, это невероятная история. Когда в холодные октябрьские дни в Мерке мы вдвоем поплыли на лодке на озере Карасу. Мне было 3-4 года, Булату, стало быть, около десяти. Лодка оказалась дырявой, и на самой середине озера она стала идти на дно. И ушла. А я – за ней. И Булат, сам пацан еще, нырнул, и он нырял и нырял, пока не достал меня со дна этого озера. И на берег меня вынес. Что еще сказать? Если бы малейшая трещинка была в отношениях между детьми от одной матери и разных отцов, то Булат мог бы по-другому себя повести. Но мы всегда были одной семьей, людьми одной судьбы. Достойно держали себя в этой жизни. Булат стал авторитетным гуманитарием, признанным телевизионщиком и литератором.

Конечно, это гены Ильяса. Я всегда думаю, ну как же так, как много мог бы создать в своё время Ильяс Джансугуров, ему было всего 43 года, когда он был арестован и расстрелян. Но детям передался его талант. Вот сын от первого брака, Саят, тоже очень талантливый, литературно одаренный человек. Умут, Булат и Ильфа, конечно. Ильфа - просто удивительный человек. Я о ней несколько слов хочу особо сказать. Сейчас мы остались от нашей мамы вдвоём. Азат ушёл. Умут ушла, Булат ушёл из жизни. Вот мы сейчас с Ильфой. Это очень нежное, очень преданное друг другу, и мне кажется, взаимное очень тёплое чувство. Когда я прихожу к ней, она радуется. Я слышу её голос - я радуюсь. Каждый раз, когда уезжаю в дорогу, обнимаю. Экспедиции, мало ли, другие дороги - всегда я беру её благословение, бата. Когда-то, в 1995 году, мы создали первое оппозиционное движение - Азамат. Провели, помню, два митинга подряд. Один из них - с перевязанными ртами, с требованием гласности и демократии. Ну, и уже тогда было ясно, что за нами идёт охота конкретная. И мы, уходя от милиции, искали с товарищем, где укрыться. Пошли в дом моей сестры Ильфы. Уже бывалые, так сказать, оппозиционеры. Раз уж отец был репрессирован, и мама преследовалась неоднократно... Ох, какая у нас мама была оппозиционерка! Советскую власть, растоптавшую ее семью, проклинала всегда. И в стихах и так, мы всегда это чувствовали. И Ильфе передался с детства увиденный опыт. Сразу мобилизовалась. Она всё сделала для того, чтобы нас у нее не нашли. Там же и дети были… Фатима, ее младшая дочь, тогда еще совсем юная была. И вот даже эта малышка нас тоже прикрывала. Она тайком помогала Петру из этой квартиры связаться с домом, чтобы дома не тревожились. В то время это всё было очень серьезно. Ну, как партизаны, скажем, в военных действиях, вот такая вот атмосфера. Я член этой семьи, я ничего плохого не делаю, меня несправедливо преследуют, значит, нельзя оставаться в стороне. Так что Ильфа такая вот отважная. Это традиции семьи. Вот, скажем, я вспоминаю 1949 год. Когда ещё далеко было до реабилитации Ильяса Жансугурова. Большое гражданское мужество проявил его двоюродный брат Каппай, позвав к себе всю нашу репрессированную семью, семью врагов народа. И вот мама там собрала всех. Знаете, как волчица ведет свою стаю. Дети разных отцов, Саят от другой матери, все разные, но – одна стая. И мама повезла нас всех в Жаналык. До станции Матай добрались. Потом через реку Аксу на телегах, потом на лошадях. Ну, на лошадях никто не рискнул, даже старший, Азат, не очень. А вот Ильфа села на коня, запросто, как будто у неё от природы это умение. И мы добирались 30-40 км по пескам в Жаналык. Прибыли на место. Это было первое ласковое обращение людей со стороны к нашей семье. В Мерке мы переживали суровые времена. Напряжённое, очень подозрительное отношение людей. Да и Алма-Ата в этом отношении нас не очень ласково приняла. Но в Алма-Ате какие-то подруги у мамы оставались. И одна из них —Анна Викторовна Жилинская, подруга тех еще доисторических времён , до репрессий , до войны. Приходила, курила свои папиросы. Она меня обучала русскому языку, чтобы я после казахской школы мог без потерь перейти в русскую. Ильфа и Умут тоже что-то у нее перенимали. Умут была музыкальная, и когда Мухтар Ауэзов купил пианино, она играла прекрасно, быстро освоила инструмент. Вообще-то, инструмент был куплен для меня. Мухтар Омарханович вкладывал в меня очень много, заботясь о том, чтобы я из казахской школы перешёл в русскую, не теряя год. Он оплачивал учителя по русскому языку, по английскому языку, да еще вот учителя музыки. К счастью для меня, вскорости выяснилось, что нету у меня музыкального слуха, по поводу чего Мухтар Омарханович выразился так: ҚҰЛАҒЫМА ТҮЙЕ БАСТЫ, это казахский аналог поговорки «медведь на ухо наступил». Ну, не сильно он огорчался, а я тем более. А вот Ильфа, еще в Мерке это пошло, была прирожденный педагог. Она всегда организовывала наши детские игры, я помню, мы играли на берегу Қарасу в лапту. Чтобы для лапты мяч сделать, за коровами бегали. Вычёсывали у них из хвоста шерсть, потом скатывали, мяли, и получали вот этот мяч. Играли им с Ильфой во главе. Всегда у неё такая функция, миссия, что ли, была. С возраста, когда я начал только ходить, она неизменно меня опекала. Возможно, ей это поручила мама. Она распределяла обязанности между всеми, у каждого была своя роль, своя функция в семье. Вот, я при Ильфе. И мы с ней много гуляли. В Мерке в свое время жили узбеки. Это был, старый, заброшенный город, в нем было много пустующих, разрушенных домов. Однажды мы бродили среди этих стен, что нас туда повело, мы до сих пор с Ильфой удивляемся. Там - то ласточка вылетит откуда-то, то змея проползёт. И вдруг Ильфа сунула руку под крышу и достала оттуда книгу. Не простую книгу, Коран. Коран середины 19 века. Ильфа до сих пор считает, что это не случайность. Как будто благословление получили. Это было, как некая поддержка высших сил. Потом, много лет спустя, книгу реставрировали. (Этот Коран сейчас находится у Ильфы. Она мне всё время говорит, буду уходить, отдам тебе. Я говорю: нет. Этот Коран должен быть у тебя. И не думай о том, что куда-то уйдешь.) Ну, действительно, этот случай принес какие-то перемены к лучшему. После того как он в нашей жизни появился, у нас в семье события хорошие стали происходить. Размечтались мы тогда, даже решили купить лошадь. Не успели. Седло только купили. Я помню запах этого седла. Для нас это огромный праздник должен был быть, вот купим лошадку, оседлаем. Но этого не произошло. Потому что переехали сюда, в Алма-Ату. И вот здесь уже, я всё время помню Ильфу, как она удивительно рисовала. Все понимали и видели, что она очень талантливый художник, у нее великолепные рисунки. Меня рисовала… И это я, меркенский маленький мальчик, сижу там. Эти рисунки сохранились, к счастью. Где-то я такой, кость грызу. Где-то еще что-то. Эти рисунки удивительно, по-настоящему талантливы. И когда она уже закончила 10 класс, вроде было ясно, что она будет художником. Но когда она пришла поступать в художественное училище, у нее не приняли документы. Ей сказали, что она дочь врага народа. И здесь, в Алма-Ате, это нас настигло. Дочь врага народа, сын врага народа, такие вот вещи. Для нее это было ударом. Настолько серьезным, что она потом хотела уничтожить все, что было связано с рисованием. А она много рисовала. Я помню многочисленные папки с ее работами. Огромное количество открыток с репродукциями. Вот по этим открыткам я тогда узнавал и русских, и западных живописцев. В отчаянии Ильфа многое уничтожила. Хорошо, мама Фатима это остановила. И потом то, что удалось спасти, уже хранила у себя. А для Ильфы это был страшный удар. Потом она поступила в Институт иностранных языков, немецкий язык. Но вот тот самый ген Ильяса, ген творчества и сильного характера, передался ей сполна. Ей было уже за 70, когда она здесь, в Алматы, выходила на митинги оппозиции . Ну, скажем, предпоследней, новую я не знаю. Ее очень уважали. Потому что Ильфа, хорошо говорила, конструктивно, отважно.

Мама рассказывала об Ильясе, что у Ильяса Жансугурова был очень приятный голос. Он хорошо играл на домбре, сочинял музыку. «Шілөзен қамысай» - это его песня, которую он сам прекрасно исполнял. И вот этот музыкальный талант, хороший голос удивительно душевный перешёл к Ильфе. Вот сейчас, в свои 85 лет, Ильфа охотно поёт, причём, песни самого разного жанра. Хорошо так поёт. Дочка приходит, тайком снимает, выкладывает видео в социальные сети. И у Ильфы сейчас появилось большое количество своих поклонников, молодежи – ведь в этих видео ощущается, какой она душевный, отважный, очень чистый человек. В то же время у нее чувство юмора великолепное. И это тоже от Фатимы, нашей мамы, она нас всех как-то по существу сумела подготовить к достойной жизни в любых, очень непростых условиях. Достойной, честной. Честь – АР. Самое тяжелое слово у нашей мамы было АРСЫЗ- бесчестный. Страшно было такое от мамы услышать. И Умит, и Булат, и Ильфа, и я выросли с этим. И детей своих так воспитали. Ильфа… она удивительный человек…берегиня рода.. Ну, как скажем, персонажи латино-американского романа, где есть род, семья, ствол и все поколения собираются в доме главы семьи. Вот Ильфа такая. У нее теплый гостеприимный дом, хорошие замечательные дети. Взрослые уже, значительные, не пустые люди, очень талантливые, с гражданской позицией. Это, конечно, и от Санжара, отца, идёт. Внуки взрослые, правнуки уже подрастают. Кто-то здесь, рядом, кто-то далеко уехал, но они приходят, приезжают, они все вокруг неё. Она рядом. Воспитание идет исподволь – в играх, в песнях, в семейных историях. Из года в год поднимает она детей, с кем-то играет, кому-то что-то рассказывает. Она как бы такая добротная, плодородная почва во плоти. Гены, да. Дети получают великолепную путевку в будущее. И естественным образом впитывают отношение к жизни, шкалу ценностей, на вершине которой – АР, честь. Впитывают юмор, самоиронию, богатейший с филологической точки зрения язык, художественный вкус. Вот это она в себе всё несёт. Поэтому все мы к ней стремимся, конечно. Старшие, младшие, дети, все - к ней, она центр притяжения для нас. Караван оставшейся большой семьи, она нас ведёт по этим пескам. Не позволяя никому даже близко подойти к пропасти малодушия. Вот это у неё здорово получается. Поэтому кого ни возьми из ее детей, ее девчонок, они все такие храбрые. Они способные, они люди действия. Они все хорошо поют. Жизненная энергия у них очень сильная. От обоих родителей, от их честных и достойных друзей. Их дом всегда назывался дом друзей. Там всегда царила и царит до сих пор атмосфера творчества и свободы, вольнолюбия. И вот в этой атмосфере дети вырастали. Ильфа это всё поощряла. И в этом отношении она мне напоминает Фатиму, которая в 30-е годы, годы творческого подъема нашей интеллигенции, имела очень серьёзное влияние на творчество и Биляла Сулеева, и Ильяса Джансугурова, и Мухтара Ауэзова. И слово ее было веским. Ильфа в этом отношении очень похожа на маму нашу, на Фатиму. Она сумела собрать архив Фатимы и Ильяса, он вообще был под угрозой исчезновения, и пропал бы, если бы не Ильфа. Лежал где-то уже под снегом. Она всё это собрала и сберегла этот архив. Это память рода.

В этом отношении Ильфа - связующая между поколениями. Дух, гражданственность. Если хотите, ясный ум и разум старшего поколения. Вот это она передаёт последующим поколениям, детям своим, и я этим подпитываюсь. Еще раз хочу сказать, что каждый из моих братьев и сестер, и даже Джанибек погибший, тоже сыграл большую роль в моей судьбе. Потому что всегда о нём вспоминали. Перед уходом на фронт Джанибек, оставил шлем – теплый, цигейковый. И вот по очереди, все мы, кто подрастал, его носили. С начала Азат, потом Булат, и до меня дошла очередь. Надевая его, я чувствовал, что это брата моего тепло. Я благодарю судьбу. Конечно, за мать и за отца. Но не в меньшей степени – за сестер и братьев моих. За совершенно изумительную, благородную, отважную, остроумную и такую бесстрашную, сестру мою Ильфу. Дай Бог ей, раз ты такой щедрый, что дал народу нашему этих людей, дай ей подольше пожить. Пусть она живет во благо моих племянников, моих внуков и правнуков. Пусть она цветет, как могучее древо, несущее в себе очень много. Она может фехтовать с судьбой. И судьба эта тираническая со всей своей несправедливостью, её никогда не одолеет. Она стоит на более прочной основе, чем мелкие обстоятельства жизни. Я несу ей слова самой глубокой, сердечной благодарности.. Я несу ей цветы. Я несу ей свое сердце.

29 мая 2020 г.